Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роман — в том числе. Необычный роман. В нем — вот же как! — запечатленные отзвуки Парижской коммуны 1871 года.
Об этом и пойдет речь в нашей хронике. Чернышевский и Коммуна — мы как бы вычленим это из всего того, что можно было бы рассказать вообще о многостраничном романе.
Пишу и рву…
Каждый, кто глуп или подл,
наверное, предан престолу;
Каждый, кто честен, умен,
предан, наверно, суду.
Из поэзии М. Михайлова, революционного демократа
Долгая-предолгая вилюйская зима. Снега, снега, снега.
Редко, когда в радость. У ссыльного редки радости. Чаще снег, как белый саван.
Убиение великого ума — медленное, постепенное — замышлено. Редко приходит почта — раз в два месяца. Скудны посылки с газетами, журналами и книгами. Запретили печататься. За много тысяч верст друзья-единомышленники — не с кем поговорить, поспорить и в схватке умов и идей высечь искру для новых размышлений. Обыски, досмотры, изъятия писем… Вилюйск и в самом деле одиночка — умственная и духовная.
Как-то в письме родным написал, пожалуй, о самом ужасном для человека, чья профессия, главным образом, ум и прежде всего перо: «Пишу и рву: беречь рукописи не нужно, остается в памяти все, что раз было написано, и как услышу, что могу печатать, буду посылать листов по двадцать печатного счета в месяц…»
«Пишу и рву». Это значит — творю и уничтожаю… Явное опасение обысков. Но вовсе не напрасно сложено присловье, что «Опасенье — половина спасенья». Потому-то в своем положении ссыльного обитателя Чернышевский столь изобретателен на конспирацию.
Одна из его попыток пробиться на волю, к читателям становится известной благодаря тому самому письму, две фразы из которого приведены во вступлении к этой хронике. Продолжим же знакомство с письмом. После слов «Здесь абсолютная тайна» шло: «пусть будет так и в Петербурге: тогда возможно печатать».
По всему чувствуется, что письмо сопровождает какую-то рукопись. Так и есть — именно о рукописи рассказывает письмо как о великой тайне. Ученые установили, что отосланная из Вилюйска в столицу посылка содержала роман под названием «Отблески сияния».
Еще и еще вопросы… Видно, неизбежны они в хронике, где речь о тайне. Когда создавался роман? К сожалению, никто пока не определил точной даты. Но есть предположение, правда приблизительное, что роман писался в 1879―1882 годах. Для доказательств авторы версии утверждают, что только с этого времени бумага писем Чернышевского одинакова с бумагой рукописи.
Еще раз прочитаем строчку из письма «пишу и рву…». Это горестное признание ничуть не преувеличение. Писатель и в самом деле был понуждаем многое уничтожать. «Отблески сияния», по предположению исследователей, тоже. Только не порвал, а сжег.
Но как же в таком случае письмо, которое рассказывало о рукописи — вполне реальной, не сожженной?
Противоречий — сразу же отметим — нет. Роман был спасен для истории. Кем? Самим писателем. Чтобы уяснить, что же произошло, вернемся к письму — в нем такая, напоминаю, строчка: «Остается в памяти все…» Оказывается, писатель уже не раз, уничтожая написанное, потом заново — по памяти — восстанавливал свои произведения. Если это так, то сколь же изнуряюще беспощаден для ума и душевного состояния этот вынужденный каторжный труд.
В 1884 году начинается путь рукописи в столицу. Так считают некоторые биографы. Непроста дорога романа к читателям. Самых невероятных злоключений — все как в драматической судьбе ее создателя — полна она. Рукопись, по одной из версий, застревает — безмолвно — в Якутии. Затем переходит из рук в руки и опять же исчезает из виду. Лишь спустя тридцать с лишним лет — перед самой революцией — она попадает в столицу. Но опять же не к издателям. Впрочем, на этот раз, к счастью, все-таки в надежный сохран — в рукописный фонд Академии наук.
С читателями роман встретился только в советское время — в первом полном шестнадцатитомном собрании сочинений.
По всему чувствуется, как дорого Чернышевскому это рожденное в Сибири литературное детище. Не потому ли письмо содержит подробнейшие указания опытного конспиратора, как обойти заранее ожидаемые препятствия в издании. Он советует: «Если нельзя печатать по-русски, то надобно перевести на английский и французский (на оба лучше) и напечатать в Лондоне и Париже…»
Еще совет: «Эту рукопись я советовал бы напечатать, не дожидаясь продолжения. Псевдоним для подписи какой угодно. Об этом вымышленном авторе, — продолжает он, — можно напечатать в примечании к печатаемой главе какую угодно историю, например, он молодой человек, он умер, вот то из его рукописей, что отдал он в распоряжение вам, остальные его рукописи в руках его родных, и они обещали, разобрав их, отдать нам, или что-нибудь, что угодно, — лишь бы облегчить возможность напечатания и сохранения тайны».
Остается приступить к главному — узнавать, что и как рассказывается в романе о революции французских пролетариев. Но эта тема — уточним — не единственна в романе. Следовательно, неизбежно узнавать хотя бы в общих чертах общий смысл произведения. Без этого не понять — сполна — всей исторической значимости появления в творчестве Н. Г. Чернышевского темы Коммуны.
Скорбь и радость…
Он вернулся к нам тем, чем был в шестидесятые годы… Правда, столкновение опьяняющих надежд и каземата, борьбы за передовые реформы и допотопных порядков Сибири — это столкновение не могло не отразиться на нем.
Из воспоминаний В. Г. Короленко о Н. Г. Чернышевском
Письмо Чернышевского помогает уловить авторский замысел и понять композицию необычного романа. «Это громадный роман… и он лишь действительно эскиз, в котором сделаны легкие очерки главных контуров тем, которым счет десятки и десятки и которые или повести, или сказки (волшебные или просто фантастические) и целые романы…
Главное содержание фантазии переносится в передовые страны».
Но непоправимая беда — читателям роман предстал в незавершенном виде. То ли писатель не успел дописать, то ли не успел восстановить. Нет нигде никакого на этот горестный счет ответа. Впрочем, не поиск ответа главное сейчас.
…Первая страница рукописи — взгляд сразу же схватывает четыре стихотворные строчки. Это эпиграф. Он из Гёте. Великий немец в Вилюйске обретает новую для себя жизнь — революционную. Его стихи помогают великому русскому настроить читающую Россию на определенное — четкое — восприятие всего того, что будет читаться далее:
Скорбь и радость прошлых лет
- Музыкальные истины Александра Вустиса - Дмитрий Шульгин - Публицистика
- Из России в Индию. Пешком, под парусами и в седле: о 103-х путешественниках и 4-х великих навигаторах - Валентин Осипович Осипов - Публицистика
- Разоблачение - Элизабет Норрис - Прочее
- Шолохов - Валентин Осипов - Биографии и Мемуары
- РАССКАЗЫ ОСВОБОДИТЕЛЯ - Виктор Суворов (Резун) - История
- Россия будущего - Россия без дураков! - Андрей Буровский - Публицистика
- После немоты - Владимир Максимов - Публицистика
- Судьба протягивает руку - Владимир Валентинович Меньшов - Биографии и Мемуары
- На дне Одессы - Лазарь Осипович Кармен - Биографии и Мемуары
- Судьба протягивает руку - Меньшов Владимир - Биографии и Мемуары